В воронежском «Иллюзионе» недавно была премьера – фильм «Лицо» польского режиссера Малгожаты Шумовской, получившей в этом году второй приз Берлинского кинофестиваля. О сатирическом заряде этой ленты, а также о перекличках с русской действительностью и актуальным русским кино рассказывает Илья Клюев.
Действие нового фильма Малгожаты Шумовской «Лицо» (гран-при Берлинале-2018) происходит в глухой польской провинции. Правда, титр в самом начале категорично обобщает, называя это место просто «Нигде». Верят здесь все и каждый, верят рьяно и бездумно, перекрещиваясь при любом удобном случае; цыгане – зло, мусульмане – и того хуже, Европа, конечно, вовсю сгнивает; только вот местный священник откровенно скучает на исповедях, но в целом церковная служба – главная народная скрепа. Штрихи и детали настолько прямолинейные и узнаваемые, что отечественный зритель без труда обнаружит сходства и переклички. И вот это самое «Нигде» никак не может для себя определиться, что делать со своей обильной религиозностью и богоизбранностью. Реализовать переизбыток веры решено привычным экстенсивным методом – в округе возводят самую высокую в мире статую Иисуса Христа при короне. Так боголюбивая Польша положительно выделится во всем мире, даже на фоне Рио-де-Жанейро. В любой непонятной ситуации – строй памятник или статую.
На этой стройке работает милейший парень Яцек (Матеуш Косцюкевич), который тоже выделяется среди окружающих: ездит быстро, музыку слушает громкую, мыслями он уже эмигрировал в Англию, а на Рождество почти все родные желают ему в новом году постричься, побриться и одеться по-людски. Яцек действительно хочет уехать из родной Польши (родственники, конечно, такие разговоры воспринимают в штыки), и, казалось бы, это верная мысль – если ты явно чувствуешь себя не на своем месте, просто попробуй перебраться в другое. Правда, не иначе как сам бог дает этому намерению долгую отсрочку, у него на парня свои планы: Яцек во время стройки срывается прямо в полое нутро статуи Иисуса. Придя в сознание в больнице, он буквально не узнает себя – польские хирурги провели уникальную операцию по пересадке лица. Было лицо, стала рожа.
Само «лицо» фильма рифмуется с новым лицом его главного героя. Одно соответствует другому. Подобно искаженному, будто собранному по частям из резины, лицу Яцека, к тому же почти ослепшего на один глаз, фильм Малгожаты Шумовской не имеет привычного подхода к фокусировке изображения. Иначе говоря, любая часть любого кадра может быть размыта, а в фокусе останется лишь небольшое сфокусированное пятно ясного изображения. Причем не важно, есть ли в кадре важные персонажи, происходит ли что-то значимое – фокус блуждает от кадра к кадру, словно случайным образом. Камера вовсе не пытается имитировать взгляд героя (кроме всего лишь одного небольшого эпизода), однако так возникает рифмовка между состоянием Яцека и восприятием этой истории у зрителя. Это операторская честность.
На приеме фокуса-расфокуса художественные находки фильма на самом деле заканчиваются. Впрочем, «Лицо» не совсем про тонкую поэтику, оригинальный киноязык и драматический психологизм. Малгожата Шумовская в своем фильме по сути занимается старым добрым и благородным делом – в лоб обличает общественные пороки, невежество и лицемерие. Ее фильм – это территория едкой сатиры, политического и социального комментария, гротескных преувеличений и черного юмора. И в этом смысле любопытно увидеть, как «Лицо» отчетливо напоминает «Зоологию» Ивана И. Твердовского. Цветовые решения, интерес к провинциальной глубинке, акценты на темные стороны общества – эти два фильма схожи в этих пунктах.
Но более всего их объединяет одинаковый «скелет» истории. Вот есть герой и его привычная жизнь, далее он неожиданно радикально меняется физически, и после этого разворачивается обновляющаяся жизнь героя с внешним изъяном. Или же это физическое приобретение? Наташа, главная героиня «Зоологии» вдруг получает животный хвост, Яцек же получает новое лицо. Они не лишаются чего-то – части тела или того же лица, они приобретают. Автору, построившему такой «скелет», остается домыслить, как физическое, даже телесное, определит и изменит внутреннее, психологическое в герое и в окружающих. Наташа с хвостом за спиной меняет свое отношение к себе и к жизни, жизнь меняет отношение к ней. Яцек же по сути нисколько не меняется, он как был позитивным, добродушным парнем, так им и продолжил быть; оставшись наедине с собой перед зеркалом, рассматривая свою непривычную «маску», у Яцека, конечно, не возникает вопросов кто под ней. Чуть поправил новую прическу – «это я!»; еще пару штрихов – «это я, я!».
«Зоология» – тоже едкая сатира, однако вся социальная критика, гиперболы, саркастические замечания этого фильма занимают косвенное и служебное положение, а центральным остается вопрос все-таки философский. «Любим ли мы самого человека или только его физическую необычность?», «насколько жизнь зависит от соотношения в одном теле социального и животного?» или любые другие вопросы от переоткрытия собственной сексуальности до принятия себя таким, какой есть. Оба эти фильма остроумные, точные, дерзкие – два брата, говорящие похожие вещи на похожих языках, но разделенные границами разных стран. Противоречие в том, что «Зоология» не получала второй приз Берлинале и вышла за два года до «Лица». Это к тому, что социальная сатира – жанр, которому регулярно необходимы свежие вливания и адаптация под актуальный запрос времени. А критический заряд Малгожаты Шумовской кажется уже не первой свежести.
История Яцека сама по себе имеет огромный потенциал для исследования и размышления, это целый колодец философских вопросов. Однако Малгожата Шумовская, кажется, не заинтересована в поиске ответов и эти вопросы даже не ставит. Хотя вместо этого она развивает другие мотивы – космополитического толка, что, возможно, и нашло отклик у берлинского жюри. Практически всеми отвергнутый, не признанный ни невестой, ни матерью, Яцек все-таки решается на радикальный шаг прочь и приходит на далекую остановку и садится в автобус, который увозит его в мутный расфокус. Посыл Шумовской понятен: не стоит намертво привязывать себя к месту, где тебя больше не узнают, не принимают, особенно если это место называется «Нигде»; нет особого риска одно нигде сменить на другое нигде, надо не бояться двигаться. Ведь разве мы – это исключительно наше лицо?
Илья КЛЮЕВ
0 комментариев