26 Апреля, Пятница, 06:32, Воронеж

«Племя»: модель глухого и немого общества

В России ограниченным прокатом показали украинский фильм «Племя», отмеченный наградами на последнем Каннском кинофестивале. Правда, фильм, в котором не произносится ни слова, но который умудряется сказать много важного и актуального, миновал экраны воронежских кинотеатров.


Умберто Эко в своих «Заметках на полях «Имени розы» писал: «Заглавие, к сожалению, – уже ключ к интерпретации». Так вышло, что в случае с «Племенем» украинского режиссёра Мирослава Слабошпицкого, название – единственная и самая существенная подсказка зрителю, оставленная автором. Вторым «помощником» может стать язык жестов, если вы им владеете. В его полнометражном дебюте за два часа не прозвучит ни одного слова, не появится ни строчки субтитров и смысл происходящего не объяснит никакой закадровый голос. В фильме Слабошпицкого, где всех героев и персонажей играют слабослышащие непрофессиональные актёры, кроме названия, действительно больше не на что опереться (даже имена главных героев можно узнать только из финальных титров). Особенно значимой эта подсказка становится, если учесть, что по существу ни о каком племени в фильме речи не идёт. Но название дано именно это, хотя могло быть совсем иным.

Племя – вопреки возможным ожиданиям — это не метафорическое определение современного состояния Украины, России или мира в целом. Конечно, скорее всего Слабошпицкий в первую очередь улавливал коды, актуальные именно для Украины, и пытался реагировать на них (примечательным при этом становится то, что съёмки велись в период евромайдана). Однако в «Племени» не угадывается явно какая-либо страна или нация. «Племя» универсально. «Племя» – это бесконечные мрачные синие стены школы-интерната для слабослышащих и бесконечные же кузова многоколёсных грузовиков на стоянках.

Arthouse Traffic

Если сказать совсем точно, Племя – это совершенно другой мир. В него из мира нашего приходит главный герой Сергей. Слабошпицкий уходит в другой мир с головой; это подстраховывает его от риска кого-то в очередной раз оскорбить, в чём-то ошибиться или что-то показать неверно. Поэтому упрёки, что «на самом деле в интернатах для слабослышащих всё совсем не так», тут не пройдут. Режиссёр с первых минут подчёркивает контраст – «наш мир», «мир племени»: главный герой на автобусной остановке пытается узнать у женщины дорогу, та ему, как может, объясняет, скорее всего, словами, но за шумом машин слов не слышно; и вот через минуту Сергей поднимается по длинной лестнице, словно проходя через портал в другой мир.

Основы племени
Так безымянный на тот момент герой попадает в мир всецело победившего коллективизма и сильного, агрессивного мужского братства. Он попадает в стаю. В банду. В Племя. Героя принимают, и он становится одним из них. О выборе тут, правда, говорить не приходится. Ты либо часть Племени, либо его угнетаемая жертва. С главным героем произошло первое. Только сначала его разденут и тщательно осмотрят, словно боясь, что новичок пронесёт нечто потустороннее, не из их мира. Он-то пронесёт, только это ближе к концу.

Про победивший коллективизм и стаю сказано не просто так. В «Племени» в кадре почти никогда не бывает «одного», только «множество». Слабошпицкий вообще не снимает крупные планы – в его мире никто не должен выделяться, никто не уникален и не достоин того, чтобы его показали крупно, детально. Имён здесь также нет.

Сильное мужское начало – тоже важная часть племенной самобытности. Племя – крайне контактно-боевой мир. Большую часть диалогов на языке жестов (все диалоги были полностью прописаны в сценарии) тут начинают ощутимым толчком в плечо или пощёчиной. Члены Племени обыкновенно общаются с помощью рук и вне разговоров привыкли держать кулаки наготове. Поэтому в мире, где нет слов, драка, бой – самая популярная и обычная ситуация.

Традиции Племени
Собственно, экзотика племенных традиций в этом мире могла бы стать главным эстетическим козырем Слабошпицкого. Но он этим путём не идёт. Оригинальность авторского обращения с созданным миром в том, что Племя, будучи абсолютно непроницаемым для внешнего мира, само по себе не придумало себе уникального способа существования, непохожего на то, что происходит в нашем мире. Основа существования этого мира – банальный пацанский криминал: кражи, ограбления, растление. «Женщины» Племени отданы в сексуальное рабство – вожаки сделали из них проституток, которых каждую ночь возят на стоянку дальнобойщиков. В случае чего, местная «знахарка» проводит племенной ритуал – домашний аборт, когда девушка лежит поперёк ванны с верёвкой, закинутой за шею.

Те, кто не участвуют в сутенёрстве, заняты гоп-стопом «младших». Прочие племенные взаимоотношения также примитивны. Чтобы пройти обряд посвящения, герою надо выстоять в драке против нескольких «альфа-самцов». Помог гопнуть младших – заслужил право спать вместе с соплеменниками. Стать новым сутенёром можно при условии, что старый неожиданно покинет свою должность, например, если его случайно переедет грузовик. В этом мире все непостоянно и неустойчиво, потому что никто ничего не слышит и сказать ничего не может.
Arthouse Traffic

Судный день Племени
В этом всё Племя, и только так оно существует. У него нет конечной цели; вся местная экономика, основанная на подавлении, жестокости и насилии, направлена ни на что. У Племени нет богов или одного верховного бога; тут умирают и убивают ни за что. Нет манифеста, нет писаных законов, вообще ничего нет. Племя по сути безыдейно и потому было разрушено изнутри. Коллектив разрушен ожесточенной личностью Сергея, которому до этого не хватило скорости рук, чтобы жестами объясниться с возлюбленной проституткой Аней, не хватило силы духа, чтобы покинуть этот мир с самого начала.

Так, «Племя», которое фабульно на самом деле не показывает ничего особенного, кроме того, что легко попадает под народное определение чернухи (тут даже пьют водку, разбивают бутылки портвейна об голову, а ещё натурально занимаются сексом), становится уникальным и радикальным при своей бессловесности призывом к диалогу. И дело не в том, что сама по себе тишина и бессловесность завораживают и являются архикреативным источником нового эстетического опыта. Нам отчаянно нужны слова, нужен диалог, нужно быть услышанным. Это нужно миру Мирослава Слабошпицкого. Нужно ему самому. Это нужно и нам.

Илья КЛЮЕВ

0 комментариев