Илья Кирия: «Почему студенты ведутся на «колбасу»

— «Высшая школа экономики» активно участвует в международных проектах по обмену преподавателями и студентами. Почему не все российские вузы могут участвовать в «обменных» проектах с иностранными вузами?

— У многих зарубежных вузов большое количество соглашений с российскими. Проблема в том, что реально эти соглашения работают в малом количестве учебных заведений. Остальное – просто коллекция соглашений о намерениях, но до реального сотрудничества им далеко. Потому что для развития сотрудничества, нужно не только, чтобы два ректора встретились и подписали бумаги, а чтобы отдельные инициативные люди, которые работают со студентами и преподавателями и вовлечены в их проекты, начали эту совместную деятельность. Но начинать ее либо никто не хочет, либо инициатива теряется из-за огромного количества бюрократических процедур.

Например, проблема с рабочими визами. Чтобы иностранец приехал преподавать в русский университет по рабочей визе, ему нужно сдать тест на ВИЧ (для получения визы – прим. автора). Это занимает достаточно много времени, и люди не готовы с этим возиться. Если преподаватель всё-таки приезжает, то гораздо более продуктивно, когда он ведет не отдельные две лекции, а целый курс, когда он может оценить студентов. Но тогда такой курс нужно как-то вместить в учебный план, который верстается заранее, что тоже зачастую довольно затруднительно.

— Есть ли вариант создать всероссийскую площадку для взаимного сотрудничества вузов?


— Конечно, это очень хороший вариант. Потому что зачастую бывает, что у вуза просто не хватает средств для реализации проекта. А вот если скинуться втроем, то уже что-то может получиться. Но проблема в том, что для создания таких проектов нужны инициативные люди, и еще одно препятствие — сами университеты часто конкурируют друг с другом. Даже по сути являясь государственными учреждениями, мы все равно конкурируем. Хотя сейчас у нас и начал работать большой проект по сотрудничеству с региональными вузами.

Вот, допустим, три университета открывают совместную лабораторию. И каждый университет, открывая подобные структуры, должен отчитаться об их деятельности. Если мы ведем исследовательскую деятельность, то ее результатом может стать публикация в ведущих изданиях. Но как будут делить между собой эту статью университеты? Вот так и возникает проблема отчетности и конкурентности.

— В вашем вузе вы занимаетесь приглашением иностранных преподавателей, а также сами не раз были в других странах со своими лекциями. Вот и недавно вернулись из подобной поездки в Париж. По какому принципу строится процесс обучения за рубежом?

— Я преподавал во Франции, США, Швеции, Великобритании и Эстонии. Во всех странах разные образовательные системы, но в целом они в чем-то похожи. В том числе и на российскую. Основные отличия заключаются в способах проверки знаний. Например, у нас в «Вышке» (НИУ ВШЭ – прим. автора) значительную долю оценки за предмет студент получает за работу в процессе обучения, поэтому важна организация материала таким образом, чтобы можно было дать всеобъемлющую оценку студенту в ходе модуля или семестра. В связи с этим наши дисциплины всегда построены так, что значительная доля заданий, которые делают студенты на протяжении всей дисциплины, входят в итоговую оценку. Перед началом курса каждый преподаватель обязан вывесить в онлайн-системе университета программу дисциплины, где будет четко расписана формула получения оценки.

— И что вы от этого выигрываете?

— У меня, как у преподавателя, студент получает половину оценки в процессе освоения дисциплины, а остальную часть на экзамене. В итоговую оценку могут входить индивидуальные письменные работы, семинарская активность, презентации студентов, индивидуальная рефлексия… У меня есть курсы, на которых формула оценки представляет собой длинную «колбасу» из 18 элементов.

Например, в курсе, где я показываю студентам фильмы о медиа и журналистике. К каждому фильму привязана определенная тематика и список литературы. После просмотра фильма происходит групповое обсуждение – за эту работу выставляется оценка. Девять семинаров – девять фильмов – девять оценок. А дома студент читает литературу и пишет рефлексию (авторское осмысление – прим. автора) по этим книгам. Соответственно получается девять текстов и девять оценок. Таким образом студент знает, что я буду оценивать уже на первом занятии, а дальше – его решение, ходить или не ходить. Ведь в большинстве случаев экзамен – дело случая: повезло, не повезло. А тут уже знаешь, чего ожидать дальше. А дальше экзамен – эссе, которое студенты пишут дома и загружают в университетскую систему, где я его проверяю.

Но так не везде: на ряде дисциплин, где требуется сложная проверка теоретических знаний, экзамен может включать устный компонент. Первый этап – письменный с развернутым ответом на вопрос. Часть студентов по итогам проверки этого этапа получают свою оценку. Другая часть остается на устный экзамен, где проверяются их знания целиком. Это сокращает время на прием экзамена и делает его значительно комфортнее.

— Илья Вадимович, а как в Европе?

За все время моей работы на Западе я еще ни разу не сталкивался с «автоматами». И экзамены там сдают по-другому. Общероссийский формат – устный экзамен. Студенты за рубежом, в основном, сдают письменные работы: эссе, тесты, рефлексии. Устные экзамены распространены разве только среди учащихся литературных направлений. А в социальных науках это все же чаще тест с развернутыми ответами. Хотя степень упорядоченности этого процесса везде разная.

Например, во Франции студенты пока в значительной степени следуют традиционному отношению к преподавателю, то есть его роль считается на голову выше роли студента. Студент там не «качает» права, а считает мнение преподавателя превалирующим, доверяет ему. Но я думаю, что в вузе должны быть определенные критерии оценивания, четко формализованные. Потому что появилось большое количество студентов, которые платят за обучение, и следовательно относятся к обучению как к услуге, реже доверяют преподавателю.

— Можно ли сказать, что иностранные студенты отличаются от русских?

— Студенты, на самом деле, везде практически одинаковые. Нельзя сказать, что между ними есть какие-то очень существенные различия. Разве только какие-то культурные различия между азиатскими и европейскими студентами. Хотя как-то раз, лет восемь назад, в небольшом городе США вечером я шел мимо университетской библиотеки. И просто обомлел, когда увидел, что в девять вечера все дети сидят в библиотеке и учатся. А у нас я давно не видел такого скопления людей в читальном зале, разве что перед экзаменом.

— А насколько развито дистанционное обучение в иностранных вузах?

— В некоторых странах люди относятся к такому обучению весьма скептически. И кстати, шок американских профессоров в связи с переходом на дистанционное обучение из-за коронавируса не меньше, чем у российских. Я бы не преувеличивал значение дистанционки там, она, в общем-то, ничем от нашей не отличается. Более того, у нас зачастую этот переход происходит быстрее. Просто я думаю, это связано с определенными направлениями и специальностями. Не сказать, что я замечал активное использование такого формата в социальных науках. Это, скорее всего, распространено в ряде технических наук и менеджменте, где значительная модель обучения строится на кейсовом подходе (кейс-метод – это метод ситуационного анализа, построенный на решении конкретных задач-ситуаций (кейсов) – прим. автора).

— Сейчас в основном все российские вузы перешли на дистанционное обучение. А как вы работаете в условиях карантина?

— На данный момент я нахожусь в самоизоляции. Весь март я должен был преподавать в университете Парижа. Я провел там три лекции, после чего Францию закрыли на карантин, и мне пришлось быстро оттуда уезжать. Дома я уже неделю, самоизоляция длится две. Я думаю, что пока пройдет это время, то всех уже переведут на дистанционку. Поэтому сейчас я работаю из дома. Здесь работать, конечно, сложнее.

Дома дети, у которых тоже дистанционка; попугаи, которые орут под ухом… И еще возникает такое странное ощущение, как будто ты находишься вне дома: из рабочего пространства ты мгновенно перемещаешься в домашнее. Не успеваешь следить за этими переходами из-за онлайн-конференций и совещаний.

— Что будет с вашими непрочитанными во Франции лекциями?

— У меня осталось две лекции, и пока их перенесли, но я думаю, что их просто отменят. У французов есть такая заморочка: все университеты работают на одной онлайн-платформе, разработанной их министерством образования. Подозреваю, что преподаватели не готовы освоить ее так быстро. Поэтому, когда они освоят ее до той степени, что можно будет подключать и нас, карантин уже закончится.

— Есть ли, по вашему мнению, идеальный вариант дистанционного обучения?

— Думаю, что не существует идеального варианта. У меня уже есть опыт дистанционного обучения на различных курсах. Студенты слушают лекции на онлайн-платформе, а работаем мы на семинарах «вживую». И это лучше, потому что на семинарах мы можем в более интересной форме разобрать лекционный материал. Такой blended-формат более продуктивен.

Анастасия МИНКИНА
Фото из личного архива Ильи КИРИЯ