"Литературный гений из прошлого века" Сергей Савинков

– Я ещё поработаю, – сказал Сергей Владимирович. – Знаете, тут спокойная атмосфера, мне здесь нравится. Никто не мешает, можно уединиться и что-то ещё написать. Правда, в работе над текстами и с текстами таится опасность: так или иначе она тебя отрывает от «живой жизни». Поэтому иногда хочется бросить всё и пойти «сажать леса», как писал Баратынский. Надо что-то делать руками, заниматься физическим трудом, в конце концов. Но, к сожалению, это всё не для меня. И в этом смысле я человек ущербный. Поэтому меня можно пожалеть и сказать, что я лишён чего-то важного.

Он рассмеялся. Его лицо тронула грустная улыбка, и лучистые глаза его в этот момент посмотрели на меня тёплым взглядом. Я возразил Сергею Владимировичу:

– Нет. Если вам дано слышать этот голос текстов, общаться с литературой, то это ваше призвание, ваш смысл.

«Ведь, если звёзды зажигают – значит, это кому-нибудь нужно?»

…Сколько помнит себя литературовед и педагог, автор книги «Творческая логика Лермонтова», профессор Сергей Владимирович Савинков – столько и имеет отношение к литературе. Детская привязанность к книге вылилась в смысл всей жизни. Любимым местом всегда была библиотека, а школьный портфель постоянно был набит растрёпанными, замусоленными книжками – ведь именно в такой, по мнению Серёжи, одёжке должны быть самые читаемые и интересные произведения.

– Я помню, как первый раз пришёл в читальный зал, где мне предложили прочесть книгу Николая Носова, – говорит Сергей Владимирович. – Я тогда её испугался – это была здоровенная, толстая книга. Как же её прочесть? А в итоге оказались короткие весёлые рассказы, которые я читал с восторгом и огромным удовольствием и не мог удержаться от смеха.

А потом было письмо, которое Серёжа адресовал автору с благодарностью за его произведения – конечно, ответа никакого не последовало, но детские впечатления навсегда врезались в память.

Сослуживцы мамы однажды сказали, посмотрев на своеобразного, не похожего на других ребёнка: «Этот профессором будет!» Как сказали, так и вышло. Он уже тогда выкидывал что-нибудь этакое: в шестилетнем возрасте вдруг выдал: «Подснежники пахнут весной!», а увидев цистерну, спросил у мамы: «Что это?» И когда та ответила, что это обыкновенная цистерна, вдруг возразил: «Что ты, мама, это паровоз!»

Семья сыграла большую роль в становлении будущего профессора. В родительском доме тоже было много книг. Замечательная библиотека была и у деда, и когда Сергей приезжал к нему в Ставрополь на летние каникулы, то погружался в полуреальный-полулитературный мир – из окна вдали виднелись Кавказские горы, а с книжных страниц сходили романтические герои Купера и Майн Рида…



А чуть позже проснулась тяга к поэзии. Правда, чтение это было странным, сумбурным: Расул Гамзатов, Пушкин, Шекспир… Всё путалось, но жутко нравилось Сергею. Именно тогда в нём формировался будущий литературовед: появился интерес к тому, чтобы не просто читать, но и размышлять по поводу прочитанного.

В такой обстановке было сложно не поддаться желанию писать самому. И юноша поддался. Тяготение к слову, попытке выражения собственных мыслей переросло в «сочинительство». Впрочем, поэт не придавал этому особого значения. Хотя одноклассники и уверяли в обладании таланта. Но Сергей не сильно верил. До тех пор, пока в старших классах не случилось нечто.

– Мы должны были подготовить рефераты по статьям Белинского о Пушкине, – вспоминает Сергей Владимирович, – и мне досталась одна из статей – то, что обычно входит в школьную программу 8-9-х классов. Но реферата я не сделал, а просто прочитал дополнительно по теме и на уроке стал рассказывать своими словами. Эффект был поразительный.

Казалось бы, простая вещь – рассказать своими словами. Но это было воспринято как нечто совершенно удивительное. В этом рассказе была позиция «от себя», и Сергей почувствовал к ней вкус. Все привыкли читать по бумажке и следовать правилам. А он эти границы для себя разрушил. И появилась свобода. Благодаря своей учительнице, Нине Степановне Мотыль, поощрявшей творческие способности ученика, Сергей стал выступать на уроках, делясь своим особенным суждением. Этот момент в жизни стал ключевым для будущего преподавателя. Он понял, в какую сторону нужно идти.

Учёба на филфаке ВГУ открыла для него новые возможности. Изыскания, доклады, статьи – так потихоньку осваивал ремесло учёного. Тексты Савинкова ходили по факультету и пользовались популярностью. Хотя, по личному признанию Сергея Владимировича, в них было много абстрактного. Но это разжигало ещё больший интерес к познанию. В итоге всё закончилось написанием дипломной работы о Чехове и высокой оценкой комиссии.

– В творчестве Чехова есть персонажи, занимающие в отведённом для них жизненном пространстве определённое, закреплённое за ними «карусельное» место, и им остаётся неподвластное их желанию и воле бессмысленное движение по кругу. Для того чтобы прекратить вращение и самоопределиться, такому чеховскому герою нужно либо сойти с этой «карусели», либо умереть.

Так выпускник филфака ВГУ Сергей Савинков придумал принцип карусельной организации, а вот организации чего – и сам не понял. Но ему очень нравилась сформулированная им позиция, нравилось рассказывать о карусели, и он гордился собственной находкой. Но, наверное, сама судьба посмеялась над этим принципом и определила его создателя… в школьные учителя.

– Это был сложный период в моей жизни, – признаётся Сергей Владимирович, – но его надо было пройти.


Воронежская школа № 24 оказалась его школой жизни.

Молодого учителя бросают «в самое пекло». Это были самые запущенные ученики: четыре седьмых класса по 40 человек, которые ходили на головах и у которых учителя менялись как перчатки на руках. Но благодаря внутреннему стержню и нетривиальному взгляду на предмет новый учитель смог сделать то, что не удалось его предшественникам – разбудить в учениках интерес и любовь к литературе. Он учил своих ребят вдумываться в слова, работать с цитатами и фразами, подходя к ним с разных смысловых позиций, рисовал на доске героев в виде схем и фигур, чертил связи между ними. Так, например, Катерина из «Грозы» в интерпретации начинающего педагога была стрелой, устремлённой в небо.

И школьники искренне полюбили своего учителя, говоря про него: «Любимое число – сто, любимая тема – схема».



А ещё Сергея Владимировича выручало то, что он знал наизусть много стихотворений. И потому читал их на уроках своим ученикам. И это помогало ребятам слышать своего учителя.

Но ему было мало и этого. Он хотел, чтобы его ученики сочиняли сами. А потому выработал систему творческих уроков. Он давал ребятам задания, выраженные в замысловатых коротких фразах (зачастую это были выражения из Рабиндраната Тагора, типа «Почему смеётся арбуз, когда его режут?»), про которые надо было сочинить что-то своё. И ребята сочиняли – сочиняли с большим удовольствием. Они всегда ждали этих уроков, но когда учитель входил в класс, скромно прятали головы. Однако внутри каждый из них горел желанием выступить и показать себя. И учитель это знал. Поэтому сам называл имя и фамилию выступающего, садился на его место, как бы говоря: «Я равный слушатель среди вас». А кто-нибудь из класса выходил в центр, к учительскому столу и «царствовал» над остальными, читая свои сочинения. Все согласно действовавшему в классе «закону уха» внимательно слушали, а потом каждый высказывался. Сначала надо было обязательно сказать что-то хорошее, а уже потом делать замечания, если таковые были. Так он их учил размышлять и уважительно относиться к человеческому творчеству.

Кому-то из его учеников эти уроки запали в память. Случается, что уже взрослые мужчины и женщины, встречая на улице своего учителя, подбегают к нему и говорят: «Сергей Владимирович, а помните…» И вспоминают о школьном прошлом с благодарностью и теплотой.

В те перестроечные времена педагог-новатор стал популярной фигурой в учительском сообществе. К нему стали ходить на открытые уроки. А он по-прежнему стремился вперёд: школьные рамки теснили, и всё сильнее развивалась тяга к занятиям наукой. Поэтому, когда предложили перейти работать в Воронежский педагогический институт, он, хотя и не без сожаления, расстался со школой, проработав там 5 лет. Нужно было выходить за рамки и реализовывать свой потенциал. И вуз позволил ему это осуществить….



Не так давно, читая свои лекции в Университете имени Масарика в городе Брно (Чехия), Сергей Владимирович был приятно удивлён, когда слушатели подходили к нему с благодарностями. «Вы читаете красивые лекции», – говорили люди, для которых русский язык был не родной, но которые ощущали и чувствовали его красоту. А одна девушка из Хорватии написала впоследствии Сергею Владимировичу проникновенное письмо, в котором сказала, что после его лекций окончательно обрела свой жизненный путь – изучение русской литературы.

Уже стало доброй традицией на журфааковских капустниках и праздничных вечерах слушать стихи в исполнении Сергея Владимировича.

– Чтение стихов – это донесение авторского смысла, которому я придаю личностную окраску, – говорит преподаватель, – это то, что позволяет мне приоткрыть мою эмоциональную сферу. Приоткрыть с помощью стихотворения, которое я выбрал. И раз я это читаю, значит, это мне близко. Так я выражаю себя.

Сергей Владимирович говорит, что его работа – это то, что совершается в конкретном месте и в конкретный час. Создаётся момент, нечто, что нельзя потрогать руками, и вдруг – растворяется во времени и пространстве. И возникает вопрос – а что же осталось? И можно смотреть в тетради студентов и видеть совсем не то, что ты сказал. А может, ничего странного в этом нет? Ведь у каждого человека свои мысли и взгляды, но важно то, чтобы направления в сторону истины сошлись.

Вроде бы очевидно, что преподаватели литературы много читают. Парадокс, но сегодня у Сергея Владимировича почти нет времени на это занятие.

– А не читаю, потому что пишу, – совсем просто объясняет профессор свою позицию, – а на это уходит много времени.




Он пишет о русской классической литературе, которая ни разу не дала ему повода разувериться в ней и не вызвала чувства неприятия. А читает только в том случае, если над чем-то размышляет. Тогда у него появляется возможность расширить свой кругозор и выбрать верный путь в собственных изысканиях. Но до сих пор он с неуверенностью говорит о смысле своего занятия:

– Наверное, я пишу, чтобы понять – «я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу», как писал Пушкин.

Но в этом трудном деле есть и другая магия, влекущая учёного – он получает удовольствие и в этом находит своё отдохновение. Эту работу он называет самообогащением, движением навстречу смыслу.

– Наверное, это и есть смысл моей жизни, раз столько лет я этим занимаюсь. Поздно отрекаться, ибо другого смысла я уже найти не успею. Так что он один и остаётся! – Сергей Владимирович смеётся и поправляет кашне, ставшее уже неотъемлемой частью его образа.

«Литературный гений из прошлого века», – говорят о своём преподавателе студенты. Неспешной, размеренной походкой он идёт по коридору в лёгкой задумчивости, и на одухотворённом лице его скользит тонкая улыбка – зеркало его тёплой души. Сейчас он войдёт, и это тепло разольётся по аудитории. И негромким, пленяющим голосом он снова начнёт свой рассказ – рассказ о том, что когда-то стало смыслом жизни.



Павел ПОНОМАРЁВ
Фото из архива героя публикации