У Васильевых в Солнечногорске

Время от времени, если не начинаешь любить себя в профессии больше, чем профессию в себе, случаются не просто знакомства с потрясающе интересными людьми. Глупо воспринимать любое знакомство с человеком, как должное, кем бы ни был твой «очередной» собеседник. Особенно глупо полагать, что ему эта встреча, этот разговор, эти твои вопросы… нужны позарез. И всё же, и всё же…
Звонит друг из Москвы, рассказывает, между прочим, что они с одним художником, который живёт в Германии, но каждое лето приезжает на несколько дней в Москву, вознамерились осчастливить своим визитом писателя Бориса Васильева. Могут и меня с собой взять – одним бездельником меньше, одним больше…


Не помню, когда я стал осознавать, что вероломное вторжение в жизнь творческого человека, не нуждающегося в твоей помощи, — это огромное испытание для обеих сторон. Только я, журналист, почти всегда имею возможность обернуть эту встречу себе на пользу. Если не себе, то изданию своему, читателям своим. А вот ему-то что — композитору, писателю, художнику? Давайте будем откровенными – мороки от нас, источающих полуграмотные вопросы, вроде «…а что Вы хотели сказать этой повестью (пьесой, картиной, мелодией…) людям? Как Вам понравился наш город?» — не лучший повод расположить собеседника к откровенному разговору. Вот в таких, примерно, сомнениях пребывал я по пути из Москвы в Солнечногорск, где последние несколько десятков лет жили Васильевы. Это был даже не сам Солнечногорск, но еле заметная отворотка с Ленинградского шоссе после очевидной границы города, ведущая в самый настоящий лес, закончилась неожиданно у невысоких ворот, за которыми просматривался вполне ухоженный сад преклонных лет, в глубине которого были беседка и двухэтажный домик. С той стороны ворот не сильно злобно лаяла и металась собака, пытаясь просунуть голову между металлическими прутьями. По выражению мордахи и интонациям не очень было понятно, хочет она лизнуть или укусить. По нынешним меркам домик этот вполне можно было принять за жильё для «обслуживающего персонала», поскольку не было башенок, балкончиков, затемнённых окон во всю стену. По дорожке от дома к воротам торопилась улыбающаяся хозяйка в переднике поверх почти делового костюма. Спустя несколько минут, в течение которых мы познакомились, а собака всё-таки с радостью всех облизала, мы подходили к домику, на пороге которого стоял Борис Львович.
* * *
Накрывается стол. Меня, как впервые попавшего в дом, где к гостям отношение совершенно ровное и радушное, ознакомили с некоторыми правилами, которые я оставшиеся пять лет нашего знакомства старался строго исполнять. Обед сопровождался воспоминаниями, спорами, лёгкими тостами. После обеда все плавно перетекли на диван и в кресла, а я всё ещё не решил, стоит ли мне задавать свои вопросы. Помог художник Илья:
— Боря, а как ты ешь то, что тебе врачи запрещают есть? Вот я (Илья не стал дожидаться ответа Бориса Львовича) дожидаюсь, когда жена посмотрит телевизор и ляжет спать, а потом тихонечко пробираюсь к холодильнику…
— Как это можно? Если врачи мне что-то не разрешают, я это и не ем. А Вы как поступаете, Алёша?
Борис Львович с лицом дуэлянта, обманутого мелким жуликом, понимающего это, но не желающего в это поверить, смотрит прямо в глаза и ждёт ответа. Илья расплылся в улыбке, выпустил струйку дыма в потолок, тоже посмотрел на меня.
— Мне врачи, пока ещё, ничего не запретили есть. Но я не знаю, как буду поступать, когда это произойдёт. Скорее всего, стану исполнять их предписания.
Борис Львович посмотрел на меня одобрительно, мне показалось, а Илья махнул в мою сторону рукой, мол, поживём – увидим!..
Как-то так вышло, что к моменту расставания, мы оказались с Борисом Львовичем в «одной команде», да так, что совсем осмелев, я стал подтрунивать над Ильёй почти на равных. Вышли в садик, стали фотографироваться. Зоря Альбертовна, прощаясь, повторила несколько раз, что мне в этом доме будут рады всегда, и как только я окажусь в Москве, я просто обязан буду приехать в Солнечногорск к Васильевым. И обязательно с ночлегом. Чтобы поговорить без суеты. Борис Львович крепко пожал руку на прощанье:
— Когда нам Вас ждать в следующий раз, Алёша?..
* * *
И только в машине, когда Валерий, мой друг, с обидой за Илью спросил меня, отворачиваясь от дороги: « А что это вы с Борей на Илью наехали вдвоём? Смотри, как они быстро спелись!», — я понял, что со стороны, видимо, это так и выглядело. Я повернулся к Илюше и начал извиняться, почти не глядя ему в глаза, а когда встретился с ним взглядом, понял, что весь этот спектакль он разыграл для меня…
— Я хотел, чтобы Лёшка Боре понравился. А за то время, которое у нас было, ничего лучше не смог придумать…
Вот и ещё один урок! Что называется, откуда не ждали.
— Илья, а ты не думаешь, что Борис Львович может на тебя обидеться по-настоящему? – спрашиваю с единственным чувством, что всё как-то не очень здорово у нас вышло.
— Мы знаем друг друга много лет. И очень редко теперь видимся. К следующему моему приезду он всё забудет, надеюсь. А тебе с ним ещё надо познакомиться по-настоящему. Поэтому не вздумай пренебрегать их с Зорей приглашением.
* * *
Я и не стал пренебрегать! Дорога в Солнечногорск стала привычной и желанной.
Зоря Альбертовна и Борис Львович познакомились в Академии бронетанковых войск, в которую оба поступили в середине войны. Сержант Борис Васильев – после тяжёлой контузии, полученной в ходе десанта в тыл к фашистам. Зоря Поляк (девичья фамилия) оказалась курсантом академии, окончив с золотой медалью среднюю школу в Ташкенте. К тому времени Академия бронетанковых войск находилась в эвакуации в столице Узбекской ССР. Это был единственный набор девушек на специальность «испытатель танков».
Немцев гнали на Запад. После госпиталей Борис Васильев лечился в Калуге амбулаторно. Познакомился и сошёлся близко с военным комендантом Калуги, таким же фронтовиком, отправленным в тыл после тяжёлого ранения. Комендант был старше Бориса и не представлял своей дальнейшей жизни без отправки на фронт. Он писал рапорт за рапортом, поэтому, когда пришёл ему вызов на учёбу в Академию, он прислал вестового на квартиру к Борису, а когда тот полусонный примчался к нему, вручил ему это направление и приказал, как друг и старший по званию, отправиться в Москву к месту учёбы – Академия только что вернулась в столицу Советского Союза из Средней Азии. В составе слушателей была и Зоря Поляк. И вот Борис Васильев, не успевший до войны получить полное среднее образование (он ушёл на фронт добровольцем из Воронежа, сразу после девятого класса), стал сильно «не тянуть» в Академии по физике, математике. Зорю «прикрепили» к нему решением комсомольского собрания. Решение того собрания они так и выполняли всю оставшуюся жизнь, не расставаясь.


* * *
Бориса Васильева называют последним романтиком русской литературы. Оставим на совести автора это не совсем корректное, на мой взгляд, определение. Романтик – да! Нередко вспыльчивый и наивный романтик, Борис Львович освоил компьютер в 72 года и лет до восьмидесяти пяти, пожалуй, трудился над текстами ежедневно по три-четыре часа. Потомок древнего дворянского рода, сын офицера царской армии, не покинувшего Россию и хлебнувшего сполна горечи «без вины виноватого» уже в Красной Армии, он оставался задорным и весёлым человеком, хорошо понимающим толк в профессии «Родину защищать». И на войне, и в мирное время. Его «А зори здесь тихие», «Не стреляйте белых лебедей», «В списках не значился», «Завтра была война» и десятки других повестей и романов становились подлинным событием советской и российской литературы. Фильмы по его сценариям и повестям остаются исповедальными примерами силы человеческого духа. Читайте Бориса Васильева, кому не всё равно, кем он станет – многое поймёте о себе.
* * *
В их доме, спрятавшемся в глубине подмосковного леса, кого только не доводилось мне встретить! Министры и спецназовцы, поэты и художники, чиновники и работяги – стол накрывался не по «сословным принципам», а в строгом соответствии с традицией домашней: всё просто, всё вкусно, всё не напоказ.
Первой в январе 2013 года ушла Зоря. Без нескольких дней через два месяца, 11 марта, не стало Бориса Васильева.


На прощании с Борисом Львовичем в ЦДЛ говорили о невозможности оценить утрату. Зам министра культуры Сеславинский подошёл к микрофону с книжкой. Это были «А зори здесь тихие». Он зачитал несколько строк из повести и зал заблестел глазами…
Похоронили их на Ваганьковском. Рядом. Как иначе?
Алексей КОЛОСОВ.
Фото автора.