Этот диалог – о диалоге: ведущего и зрителя; автора и читателя; учителя и ученика. Об авторской программе доктора филологических наук, профессора, преподавателя факультета журналистики ВГУ и гуманитарного факультета ВГПУ Сергея САВИНКОВА «Игры воображения» – рассказывает сам автор.
«Игры воображения» – цикл передач, посвящённых русской литературе XIX века. Программа выходит с июня 2017 года и создаётся на телестудии факультета журналистики его сотрудниками. Сейчас на официальном канале журфака в YouTube опубликованы её 1-я, 2-я, 3-я и 4-я части. Со дня публикации 1-й части программы – «Категория готового в русской литературе: к портрету “маленького” человека» – имеющей на сегодня более 1 300 просмотров, прошло почти два года. За это время вышло ещё две части: «Преображение человека как тема и идея в творчестве Н. В. Гоголя» и «Философия свободы в творчестве Ф. М. Достоевского». И вот – в начале апреля опубликована 4-я часть, посвящённая творчеству И. С. Тургенева.
— Сергей Владимирович, какую цель Вы ставите перед собой, предлагая аудитории данную программу?
— Наверное, хочу, чтобы она поспособствовала тому, чтобы её зрители вошли в пространство, именуемое русской классической литературой.
— Каковы структура и содержание Вашей программы – каким образом Вы планируете свою работу?
— Никакой изначально заданной структуры и никакого заранее заготовленного плана у меня нет. И это, может быть, к сожалению, а, может быть, и к счастью. Какой может быть план, если программа называется «Игры воображения»? Поначалу я думал, что это не совсем удачное название – вероятно, то, что я делаю, можно было бы назвать, например, «Разговорами о русской литературе» или ещё как-то… А потом я понял, что «Игры…» ‒ это вовсе не так плохо. Такой неформальный формат позволяет мне быть свободным в выборе – и формы, и темы моего творчества. Он даёт мне приятное ощущение раскованности и избавляет от необходимости следовать определённым правилам, которым я неизбежно следовал, если бы взялся за чтение курса лекций в академическом стиле. Кстати говоря, «Игры воображения» – это название и нашей с Андреем Анатольевичем Фаустовым (литературовед, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и типологии русской и зарубежной литературы ВГУ – прим. авт.) книги. И своё название она получила с его лёгкой руки. Так что даже в этой перекличке названий заметна наша дружеская связь.
— Ключевые слова для Вас здесь – свобода и творчество? Свобода творчества?
— …Да – да.
В этом названии – «Игры воображения» – есть несколько смысловых планов. С одной стороны, это то, что имеет отношение к литературе: «во-ображение» – это процесс создания образов; с другой стороны, это то, что имеет отношение ко мне – человеку, который то, что «во-образила» литература, каким-то образом пытается понять. А для того, чтобы это понять, от меня тоже требуется воображение – игра разума. И получаются – «Игры воображения». Однако это не просто воображение – это аналитическое воображение.
Человек – это ведь homo ludens, то есть «человек играющий» (так называется знаменитый трактат, опубликованный в 30-х годах прошлого века нидерландским историком и культурологом Йоханом Хёйзингой). Суть в том, что мы без игры не можем. А когда человек благодаря игре выходит за рамки некоей заданности (той же учебной программы), он начинает понимать, что такое творчество.
— И всё-таки, когда Вы выходите к камере – Вы же знаете, о чём хотите сейчас сказать? У Вас ведь имеется определённый набор тем, имён…
— В этом смысле – конечно.
Свой цикл передач я начал с разговора о категории «готового» в русской литературе, наверное, потому, что в тот момент я рассказывал об этом на своих лекциях. Но, конечно, не только поэтому. А ещё и потому, что для меня с этой категорией связан важный план в истории русской литературы. В каком-то смысле, сам факт обозначения этого плана даёт возможность увидеть в истории литературы важные смысловые ориентиры. В частности, несколько иначе взглянуть на фигуру «маленького» человека. И у Гоголя, и у Достоевского маленький человек предстаёт, прежде всего, как человек «готовый», как человек, лишённый возможности развития, а в конечном итоге, как человек, лишённый судьбы. Поэтому, выходя к камере с той или иной темой, я считаю, что у меня есть уникальная возможность предложить аудитории по-новому посмотреть на привычные вещи.
Надо ли говорить, что за каждой темой скрывается большая, порой многолетняя работа? Во всяком случае, о категории «готового» и о «готовом» человеке в русской литературе я начал размышлять лет десять назад. Сначала это были статьи о «готовом» человеке у Гоголя, потом – о категории «готового» в творчестве Достоевского… Конечно, за 30 минут (средняя продолжительность одной части программы – прим. авт.) я успеваю сказать далеко не всё, что хотел бы. Постоянно ловлю себя на мысли, что что-то я упустил, а что-то не развернул как следует… Остаётся только надеяться, что потом когда-нибудь дорасскажу.
— Если говорить о форме Вашей программы, то по сути – это монолог (условно говоря, его можно назвать, как Вы уже здесь отмечали, – «разговоры о русской литературе»). Но когда я смотрю, как Вы выстраиваете свой рассказ, я явно ощущаю Вашу нацеленность на беседу со мной, с невидимым Вами зрителем. Как Вы добиваетесь трансформации диалога с самим собой в диалог со зрителем? Или, иными словами, как Вы превращаете свой монолог в наш диалог?
— Я не знаю, как это получается. Впрочем, попробую объяснить. Прежде всего, мне важен сам язык разговора. Он не должен быть «готовым». Мне бы хотелось, чтобы зритель понимал, что всё, что он видит и слышит, не срежиссированно. И он действительно это видит: я не пользуюсь никакими заготовками, а то, что я держу в руках – книгу или лист бумаги – это зачастую всего лишь антураж, потому что ни тем, ни другим я практически не пользуюсь.
Постараюсь выразиться точнее. Диалог, о котором вы меня спрашиваете, может возникнуть из монолога в том случае, если этот монолог становится формой мыслительного процесса. А мыслительный процесс, как говорит Лев Ефремович Кройчик, мой учитель и коллега, обладает чрезвычайно важным свойством: он способен затягивать ‒ и того, кто его осуществляет, и тех, кто присутствует при этом осуществлении. А это и есть основа для образования диалога – пусть не явного с точки зрения формы, но всё равно содержательно наличествующего. Я думаю, в случае с моей программой это тоже происходит. Могу судить об этом по разговорам со своими студентами.
Удивительное дело – студентам нравится не только и даже, может быть, не столько то, что я говорю, но прежде всего сама манера ведения разговора. Эта манера явно отличается от той, к которой они привыкли. Я обозначил бы сложившийся сегодня стиль подачи информации как «подача на бегу».
Но я человек иного склада – мне на бегу ничего делать не хочется, поэтому я всё делаю не спеша. И дело не в медлительности как таковой. Ретардация (от латинского retardatio – замедление), о которой я говорю, связана с необходимостью преодоления сопротивления материала, к которому обращается мысль. И это весьма трудоёмкое дело. Но именно такая трудоёмкость и придаёт мысли тот вес, который заставляет с ней считаться.
Можно ли считаться с тем, что говорю я? По этому поводу могут быть, конечно, разные мнения. Но одно мнение мне особенно важно. Это мнение Аллы Борисовны Ботниковой (доктор филологических наук, профессор, в 1969 – 1990 гг. – заведующая кафедрой зарубежной литературы ВГУ – прим. авт.). Она говорит мне: «Вы умеете подать так, что над тем, о чём вы говорите, хочется думать. Вы наталкиваете на раздумье. «Раздумье» – это главное слово, с которым я связываю Ваши разговоры». Такая поддержка многого стоит. А раздумье – прямой путь к диалогу.
И вот сейчас я мог бы уточнить цель нашей программы. Эта цель заключается ещё и в том, чтобы подтолкнуть зрителя к самостоятельному мышлению. Найдутся, конечно, и те, кто будет говорить: «Кому это надо? Тратить время на то, что не имеет практического результата». Жаль, что эти люди не знают, какое удовольствие можно испытывать, когда входишь в пёстрый мир самых разных значений и вдруг начинаешь понимать механизмы, приводящие эти значения во взаимодействия между собой. Ведь, в конечном счёте, к установлению связей и отношений стремится любая наука. В том числе, и филологическая.
— Вы представляете свою аудиторию – с кем ведёте диалог?
— Представляю легко, потому что каждый день захожу в студенческую аудиторию. Я представляю молодых, заинтересованных, ищущих, удивляющихся, сомневающихся людей, способных на живую реакцию. Мне очень бы хотелось, чтобы она возникала. Есть разные лекции и разные лекторы: кому-то достаточно просто подать материал – и он при этом не видит студенческие лица. А я их вижу всегда. И когда представляю своих слушателей и зрителей, я, прежде всего, думаю о том круге, который вокруг меня. Каждый год приходят новые первокурсники, и с каждым годом мой круг расширяется, расширяется… Поэтому и те, кто пока ещё за его пределами, могут потенциально в него войти.
Не скрою, что мне, конечно, важна и реакция профессионального сообщества.
— Расскажите о тех, с кем Вы делаете эту программу.
— То, что видит зритель – это, конечно, не только моя работа. Это работа и оператора, и режиссёра – в данном случае их представляет в одном лице Валерий Николаевич Заборовский. А тем человеком, который подтолкнул меня на создание этой программы, стала Валерия Вячеславовна Колесникова, заведующая кафедрой телевизионной и радиожурналистики на факультете.
— Ощущаете свою исключительность, имея возможность быть услышанным?
— Конечно. У меня есть такая возможность – а у большинства её нет. Смотреть на экран и понимать, что тот, кто сейчас на нём изображен, это я – для меня важный план. Я думаю, что это знакомо любому автору. Это как у Достоевского в «Бедных людях». Макар Девушкин пишет Вареньке Добросёловой: «Положим, что вдруг, ни с того ни с сего вышла бы в свет книжка под титулом – «Стихотворения Макара Девушкина»! Ведь каково это было бы, когда бы всякий сказал, что вот-де идёт сочинитель литературы и пиита Девушкин, что вот, дескать, это и есть сам Девушкин!»
Конечно, и мне важно «это и есть сам». Мне это важно как человеку публичному. Как-то увидел, что кто-то оставил свой комментарий, вроде того, что очень интересный лектор. Что ж, спасибо! Конечно, наша программа не может сравниться с теми, у которых просмотры исчисляются миллионами – но это и не нужно, я не льщу себя такой надеждой. Мои зрители – те, кто мне близок – и душевно, и умственно. И ещё они избирательны: умеют отличать и различать.
— Что ещё Вы не сказали – но хотите сказать – своим зрителям?
— Много чего… О том, что близко и дорого ‒ о Пушкине, о Лермонтове, о Толстом, о Чехове… И снова по кругу – о Гоголе, о Достоевском, о Тургеневе… Но уже под другим углом, с другой мыслью и с другой идеей. Ведь я знаю, чтó я не сказал о Гоголе в уже вышедшей части, посвящённой Гоголю. Знаю также и то, что не сказал о Достоевском. А когда этот круг пройдёт, я снова вернусь к тому, с чего начинал. И начну всё заново, но по-другому – не по кругу, а по спирали.
Павел ПОНОМАРЁВ
Кадры из программы «Игры воображения»
0 комментариев