«Заложники» Резо Гигинеишвили: One Way (or Another)

В комнате Ники прямо на стене над кроватью – крупная надпись «One Way!». Рядом висит плакат с Rolling stones. В яркой сумке «Адидас» спрятаны контрабандный винил «Битлов» и пачка Camel – целый набор неуместных вещей для Тбилиси 1983 года. Похожая обстановка и у всех друзей Ники: один устроил в своей коммуналке домашнюю часовню, где по соседству с иконами сияет фигура Хендрикса с гитарой, другие — на свадьбе предпочитают вместо традиционного танца спеть «Twist and shout» в несколько голосов, смущая стариков. Врачи, актеры, священники, художники – «золотая молодежь». Ну, или молодежь будущего, из советского хмурого сегодня смотрящая в светлое свободное завтра?

Авторы в этом вопросе между двумя крайними определениями намеренно уходят от категоричности. Кем бы ни были герои, эта черная надпись на стене в комнате главного героя «Заложников» ненавязчиво (точная камера Владислава Опельянца специально на ней ни разу не приостановится), но все-таки красноречиво сообщает нам радикальный заряд и идейную устремленность этих молодых обеспеченных людей. Way – один и только один. И этот way – туда и только туда, за границу. Других вариантов не дано, оставаться никак нельзя.

«Заложников» Резо Гигинеишвили, основанных на понятном советском материале о реальном террористическом захвате самолета Ту-134 в 1983 году, легко можно было сделать фильмом о молодежном бунте против советского мрака, или о том, что никакая борьба за личную свободу не может оправдывать убийство. История, взятая за основу, органично бы поддалась смысловой инъекции любой направленности. Гигинеишвили не выбирает ни одно, ни другое. В итоге «Заложников» удивительным образом определяет несовместимое, казалось бы, сочетание – холодная строгость, прямолинейность формы и, напротив, пластичность и многогранность содержания.



Название также пластично: «Заложники» — это не только про тех, кто стал жертвой террористического акта, но и про Нику и его друзей. А если они заложники, то советская Грузия для них – тюрьма. Такой они ее воспринимают и видят (опять же через оптику оператора Опельянца, конечно). Хмурое, вечно пасмурное небо, унылая серость окружения, теснота, неуверенность шага и робость слов. Русскоговорящие солдаты, выгоняющие героев из моря (после 23:00 купаться нельзя – до Турции рукой подать), нагло стреляют сразу по две сигареты. Вроде уже 1983 год, но до сих пор «живем, под собою не чуя страны». КГБшник в кожаном плаще может свободно войти в каждый дом и своим появлением омрачить любое семейное торжество. Несколько перебравший и отрубившийся на свадьбе гость – потенциальный человек из «органов», возможно, уже не первую минуту слушает. Формально через свет, цвет, музыку (Гия Канчели!), акценты Резо Гигинеишвили создает очевидную атмосферу, и мы понимаем – этот мир не для этих героев. Находиться тут во всех смыслах тяжело. Мы буквально чувствуем, как им холодно.

Авторы «Заложников» при этом весь фильм тактично уходят от субъективных интонаций, отказываются от навязчивых манипуляций с материалом. Нет плюсов и минусов, нет очернения одного и обеления другого, попыток однозначно определить, кто наши, а кто не наши. «Заложники» — это убедительная и уместная попытка отказаться от орудования оценочными категориями и, вместо этого, рассказать историю на условиях объективности. Поэтому заряд и идея, которые, на первый взгляд, явно заложены в форме фильма, оказываются не равны его содержанию и общему посылу.

Гигинеишвили практически оставляет материал без авторского комментария; так реальные документальные кадры в начале фильма и текстовые вставки в конце не служат для утверждения и закрепления одной единой интерпретации, а укрепляют объективность языка. Он вообще в своем фильме не занимается историческим комментированием и не пытается на безопасном расстоянии в контексте наступившего 21 века однозначно выяснить, кто в той трагедии был прав, а кто виноват, кто на самом деле заложники, а кто надзиратели.

Освобождая содержание от авторского диктата и оборачивая это в доступную любому зрителю форму напряженного триллера, Гигинеишивили обнаруживает зрелость подхода и гуманность мышления. И действительно – крайне неэтично, да и просто неуместно, было бы клеймить и выносить приговор тем, кто был осужден, расстрелян и похоронен уже 30 лет назад. В «Заложниках» никто не отрицает, что эти люди действительно лишили жизни невинных. Но что ими двигало? Почему решились на это? Трагедия, застигнувшая всех, кто оказался на борту, оказывается сложнее, чем может показаться.



Ника и его друзья покупают несколько пистолетов у старика-грузина, с которым встречаются в горах в чаще леса. Старик мимоходом предупреждает: «Осторожнее в горах. Очень густой туман, легко заблудиться». В том же лесу Ника дает своей невесте ТТ, чтобы научить стрелять. Анна тяжело дышит, пистолет дрожит. «Если его держать в руках, не обжигает?» Но именно в этот момент выстрел не прогремит. «Забыл зарядить». Всего несколько таких иносказательных, «говорящих» сцен нужны Гигинеишвили, чтобы емко дать нам понять, что это за люди.

Заблудившиеся в тумане, вооруженные пустотой – их трагизм в том, что они фатально поспешили. Ника, Анна и их друзья – заложники собственной недальновидности, жертвы категоричности, не понимающие исторической перспективы, не осознающие хода истории. Они не знают, что Советский союз был навсегда, пока не кончился, а кончится он очень скоро. Всего несколько лет, и границы во всех смыслах станут открыты. Они не догадываются, что еще совсем чуть-чуть и многое в их мире сменит значения: в 1983 году по этому делу священника приговорят к расстрелу под аплодисменты в зале суда, но еще несколько лет, и духовенство будет совсем на другом счету. Мысль Гигинеишвили оказывается в итоге довольно простой, успокоенной: это все не навсегда, но спешка фатальна для всех. И пресловутый way никогда не один. В этом смысле «Заложники» не пытаются выяснить отношения с позавчерашним днем. Они говорят с нами про сегодня. И про завтра тоже.

В финале происходит на самом деле не суд за реальное преступление (захват самолета), а суд идеологический, и рефреном звучат одни и те же слова. «Чего вам тут не хватало? Тут же у вас все было!» Чего-то, значит, не хватало, и чего-то важного не было, но рассказать и объяснить это они так и не успели, ни другим, ни, возможно, самим себе.

Илья КЛЮЕВ