В фильме Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» есть одна замечательная сцена (возможно, даже главная) – феерический нервный срыв капитана, героя Виталия Хаева, в суши-баре. Это агрессивный крик несогласия, абсолютного непонимания происходящего вокруг, неприятия творящегося абсурда, потерянности в неадекватной системе координат. Истерика, которую закатывает единственный (или последний) нормальный человек среди сумасшедших. Попытка на месте здесь и сейчас нащупать хоть крупицу смысла в космосе бреда. В общем, это гениальная сцена, в ней – весь фильм.
Любопытно то, что в «Ученике», последнем на данный момент фильме Серебренникова, есть практически идентичный эпизод. Елена Львовна, прогрессивная, ещё молодая учительница биологии оклеветана и побеждена своим учеником Вениамином. Она поначалу пытается внятно объясниться с окружающими, взглядом хаотично ищет единомышленников, затем идут крики, трудности в подборе слов, метание из угла в угол, но истерический срыв так же неминуем – смысла не найти. Не выдерживая абсурда ситуации (причём это абсурд явный, зритель в этой сцене полностью на стороне героини, иначе быть не может), Елена Львовна входит в состояние «войны против всех» и с криками «я здесь одна нормальная и на своём месте!» хватает со стола молоток с гвоздями и выбегает из учительской.
Эпизоды эти – братья-близнецы; оба они о том, что возрастные герои (а может, и сам автор, верно?) совершенно не понимают, где они оказались, а молодёжь в этом время мается какой-то дурью – изображает жертв, играется в святых пророков. Вообще удивительно, что «Изображая жертву» и «Ученик» — оба созданные на чужом материале, разделенные друг от друга десятью годами — оказались похожи. «Изображая жертву» существовал где-то на периферии жанров и форм, будучи при этом всё-таки комедией. Он был иногда мистичен, в основном психоаналитичен, к тому же социологичен, но всё же это черная комедия. «Ученик» — неожиданно тоже комедия, которая в форме фарса и шумного балагана осмысляет проблемы и беды.
Рецензенты, которые увидели в «Ученике» жёсткий, сверхдостоверный и прямой слепок отечественной действительности, слишком легко обманулись. Изначально немецкую пьесу Серебренников перестроил на русский лад несколькими органичными штрихами: делаем героев русскоговорящими, в кабинете директора вешаем триколор и портрет улыбающегося президента, учительнице истории на кофточку повязываем георгиевскую ленточку – и необходимый минимум для узнавания времени-пространства выполнен. Поэтому нет смысла выискивать в «Ученике» смелое, радикальное откровение об актуальной отечественной школьной жизни или взаимоотношениях молодёжи и церкви. Лобового политического высказывания про судьбы родины тут тоже нет, как и какой-либо критики российских духовных скреп (момент, когда Елена Львовна говорит о «тоталитарной диктатуре» на фоне президентского портрета, мы здесь опустим). Тут не про это, не «Левиафан». Пространство и действительность «Ученика» весьма условны и абстрактны: ну вспомните хотя бы одну из финальных сцен в кабинете директрисы, где всю школу представляют биологичка, историчка, физрук и поп — все как один ёмкие, одиозные карикатуры. Поэтому переход на русскую действительность Серебренников осуществляет на уровне подтекстов и смыслов.
Но, ещё раз, это абсолютная комедия. Это комедия положений, разыгранная на основе балаганных столкновений нескольких радикальных максимумов: с одной стороны религиозный фанатизм, с другой стороны – современный научный подход; есть тут, конечно, и другие позиции: стремление безопасно сгладить углы у школьной администрации, идейная пассивность и желание просто ловить фан у школьников. Все они носители крайних позиций и взглядов, постоянно сталкиваются, рождая ожесточенный конфликт, и никогда не приближаются к тому, чтобы найти общий язык, компромисс или адекватное решение. Эти гиперболизированные стычки противоположных полюсов становятся источником замечательных гэгов и комических положений, и актёры весь этот уморительный фарс активно поддерживают: явно искрометно кривляются, преувеличенно лицедействуют, разводят руками, разыгрывают хохмы. Вроде как речь о религиозном подростковом фанатизме, но в то же время «Ученика» нельзя посмотреть, несколько раз не засмеявшись в голос.
Все эти гиперболизации, все эти безумные столкновения нужны Серебренникову именно в таком виде для того, чтобы сказать: наша действительность перенасыщена острыми вопросами, проблемами, противоречиями и крайними позициями. Шума и стычек неизменно много, а проблемы не решаются, ответы на вопросы не складываются, радикальность не переходит в умеренность. Действительность в том виде, в какой её «сгустил» Серебренников, до сих пор понятия не имеет, как относиться к гомосексуализму, в каких пропорциях совмещать науку, здравый смысл и веру в трансцендентное, где устанавливать границы подростковой сексуальности, как не включать антисемитские предрассудки, как и чему учить и учиться. Серебренников, что совершенно нормально для художника, сам ответов и решений не знает. Он лишь уверенно констатирует: набралось всего этого чрезвычайно много. Общество, оказавшееся в положении усталой матери-одиночки, которая неожиданно для себя узнает, что её дитя – фанатик, сегодня растерянно и обездвижено отсутствием выхода и от того – агрессивно. Серебренников говорит о том, что чаша нерешенных конфликтов вот-вот переполнится, польётся через края, и кто-то точно рискует получить удар камнем по затылку или оказаться в ситуации, когда все собрались в одном кабинете и кое-кого точно придётся изгнать. И в этом-то и есть настоящая беда, а вовсе не в церкви, гомосексуалистах или распутных школьницах самих по себе.
А в итоге «Ученик» ещё и про общество, которое, имея на плечах весь этот груз, слишком рано и слишком самоуверенно возомнило, что готово кого-то учить. Это ошибка и слепота. Ученики, учителя и вообще учение – центральная тема фильма; и Серебренников рассуждает об обществе, все члены которого (в основном сумасшедшие, как это у него принято) рьяно борются за право превратиться вдруг в учителей для окружающих, а прежний-неправильный радикальный догмат заменить своим. Так безотцовщина (то есть учителя в лице отца у него не было) Вениамин – ученик, конечно же, самого Бога, его лицо помещено на постер, хотя на самом деле учеников в фильме двое. Увечный Гриша, спутник Вени, в конце фильма спрашивает у него: «Выходит, я теперь твой любимый ученик?» Ученик такого учителя плохо кончил.
Илья КЛЮЕВ
0 комментариев