«Немцы идуть!»: воспоминания ребёнка войны

— Я родилась в глухой деревушке Воронежа, за Губарёво. Осталась я сиротой очень рано. Мне было всего 2 годика, когда мама умерла. Отец остался с четырьмя детьми: два брата и две сестры. Очень было тяжело, отец не женился 6 лет, а мы скитались так… Никто никуда определить не мог, интернатов не было, как сейчас. Потом отец нашёл женщину, у неё тоже муж умер. Они сошлись. Забавно: у неё было четверо детей и у него тоже. Тут война началась, отца забрали, а мачеха с нами осталась. Хорошая была женщина, не бросила нас. И холод был, и голод… Что свой, что не родной, все были равны.

— Помните ли Вы день начала войны?

— У нас ни радио не было, ни света, деревня глухая, из района приехал человек и объявил. Поставили какую-то большую тарелку – рупор, и все услышали слова: «Граждане, началась война, на нас напали…». Только объявили и на следующий же день всех мужчин и моего отца, в том числе, забрали, так страшно было… Все в крик, провожают на войну, не то что страшно, это невозможно.

«Немцы идуть!», а мы девчонки – 12 лет, попрятались сразу. А они как начали всю скотину забирать, дома разворовывать. Сначала мы жили в своём доме, все дети на печи спали, а немцы ночевали где-то в другом месте. Потом нас перевели в маленькую хату, все 8 детей и мачеха спали на полу в ряд. Там было холодно очень: не крыша, а солома. Дождь, снег и всё, конец, а я ещё тогда тифом заболела, лезла на стенку, очень страшная болезнь. Мачеха плакала горько, ни врачей, ничего, немцы кругом. Страшное было время, страшно тяжелое.

— Были ли встречи с врагом с глазу на глаз?

— Конечно, и не раз!

Радиоволна

— Некоторое время мы жили в нашем доме. В какой-то момент я осталась одна, гляжу – немец заходит, а у него в руках приёмничек маленький. Он чего-то там крутил, крутил. Сам крутил! Я не подходила. А он заговорил по-русски, и там говорится: «Дорогие наши братья, помогайте нам, сообщайте, где штаб стоит… Всё равно враг будет разбит, победа будет за нами!» — аж слёзы наворачиваются. Немец как забормотал, видно, по-русски понимал. Подошёл ко мне, начал за волоса трепать, а потом по щекам бить, я пыталась сказать, что не виновата, он не понимал, думал, я переключила на свою волну. Я думала, расстреляют нас после этого, спряталась в логу у нас там, мачеха нашла, сказала идти домой, всё обошлось.

Родилась в рубашке

— Самолёты летают, бомбят. Мы от дворов убегали в поле, подальше от дома, рыли блиндажи. Три семьи – согнёмся, накидаем травы, чтоб не видно было. Ночью сидим там, тут наши партизаны подходят, просят водички, сигарет, а мы сами сидим без всего. Они хотели узнать у нас, где немцы, мачеха сказала им: «Ой, миленькие, уходите быстрее! Сейчас и вас, и нас здесь расстреляют. Тут сейчас патрули ходят всю ночь с автоматами. Страшно!». Утром я встала, мачеха попросила сходить до колхоза, соломы набрать, корове подстелить. Я пошла. Летит 6 самолётов, как начали строчить. Я бежала, где бушевала картошка у нас, земля больно хорошая в деревне, легла между грядок. Около меня штуки три упало снарядов. Я встала, вроде живая, лица не видно, вся в грязи. Бегу в блиндаж, мачеха меня увидела, смеётся и плачет. Ещё бы чуть-чуть и меня не было бы в живых.

Издевательство

— У нас корова была, а сено-то в доме осталось, кормить надо. Немцы дом заняли, но мачеха послала брата моего: «Вань, иди на потолок(чердак – Прим. ред.) сходи за сеном!». Брат ушёл, его нету и нету, а время уже обед, корова мычит, есть хочет. Ну, мачеха пошла за ним, услышала плач. У нас в сенях есть погреб, немцы взяли, да туда его посадили. Сколько времени он там просидел… Когда мачеха пришла, у него уже духу плакать не было. Ему было 13, ребёнок ещё. Мачеха была боевой, хорошей, говорит: «Сейчас пойду жалиться ихнему начальнику, что это за издевательство, пацана посадили в погреб!». Пришла к начальнику, пожалилась, он вызвал того немца, тот струночкой стоял, прощения просил у мачехи.

Наша корова

— Немцы сделали ферму, молоко по деревне со всех собирали. Пришли к нам, а у нас корова вот-вот отелится, уже бросила доиться. Мачеха говорит ему: «Пан, пан… Корова не… Скоро отелится!» — как-то по-своему толковала ему. Он не поверил, пришёл. Мачеха дала ему ведро, он сел, начал доить, а корова ка-а-ак даст ему! Он пробормотал что-то, обиделся, видать.

Случайности не случайны

— Лежим в хате. Немцы приходят и брата моего к себе забирают, печку топить. А он топит, топит, дрова кладёт и кладёт. Раскалил дом так, что он загорелся. Они подумали, что он специально поджёг, ведь русский, и чуть его не застрелили.

Сигарета – сигнальная ракета

— Брат стал сигаретами баловаться. Мы лежим — две семьи в ряд, он вышел и закурил, а там патрули постоянно ходят. Они увидели его и зашли в дом с автоматами. Начали на своём кричать на нас, могли расстрелять. Но они взяли брата и били его так сильно… Мачеха смотрит в окно: «Бьють, бьють!». Немцы решили, что брат не курил, а знак своим какой-то дал. Мы думали, до смерти забьют, но нет. Дядя мой раньше служил в Германии, язык знает, мачеха обратилась к нему: «Иван Егорыч, ну приди, помоги нам, они же нас постреляют, за то, что мы специально знак давали русским!». Он переговорил по-немецки, сказал, что пацан маленький, 13 лет, не понимает ничего, в общем, уговорил, оставили нас жить.

— Запомнилось ли какое-нибудь событие, которое произошло во время войны, как радостное?

— Когда немцы уезжали из села. 7 месяцев мы были в окружении. Они всё собирали своё, огромные коробки, там обмундирование, продукты, всё-всё. И сжигали это, чтобы не досталось русским. Но самые смелые что-то да успели украсть, ведь тогда ничего не было. Ну и мы с братом выходим, смотрим, коробки какие-то стоят, наверное, не успели сжечь. Мы подбежали, попробовали поднять, коробка килограммов 20, а мы ребятишки, тяжело. Мы кое-как дотащили до дома. Открыли, а это мёд! Как мы были рады!

Немцы дальше поехали, на Курскую дугу. Они забрали моего брата, довели дотуда. Там он и сбежал к нашим. Был такой страшный бой… Месяц его нету, ну всё, думаю, погиб он в этой каше, 13 лет пацану. Потом глядим, пришёл.

«Наши идуть!»

— «Наши идуть!» — закричали в деревне. Ожило село, радость была невозможная. Холод был жуткий, февраль месяц, пехота приехала на лошадях, все в инее, все обмороженные. Мы давай их всех располагать. Мачеха нагрела чаю, уложила всех спать. Утром встали, смотрим – лошадь сдохла. Все голодные, соседи пришли рубить бедную, есть-то нечего. Мачеха побоялась брать мясо, вдруг лошадь от болезни какой умерла, на что солдат ей сказал: «Мамаш, не боись, бери вот, лытку тебе отрубим. Эта лошадь занемогла, она никакая не заразная, мы же сколько километров проехали, она от усталости.». Лошадь, в общем, разорвали пополам.

— Когда вернулся Ваш отец с фронта?

— В страшном бою, уже не помню точно, в каком и когда, его ранили в голову, поэтому вернули домой на какое-то время. Бесконечные перевязки, очень опухшая голова, всё в крови… Он смеялся, говорил: «Да что ж так быстро рана затягивается, опять на фронт что ль идти?». Чуть всё зажило и отца опять забрали.

Во второй раз ему прострелили лёгкое. Был уже почти конец войны. Он пришёл домой, раненый весь. Он был на передовой, но не солдатом, поваром. Кормить ребят же нужно. Вернулся в 44-ом году. Мачеха за ним всё ходила, ухаживала, а он всё кашлял и кашлял. И умер из-за лёгких. Правда, пожил ещё. Умер в 1954 году.

Отец был не единственной потерей моей семьи. У моей тётки трое детей было. Все погибли. Два сына – лётчик и связист, дочь, которой было всего 17 лет. Они жили в Подклетном. Это село немцы стёрли с лица Земли. Тёткина дочка и ещё несколько девчонок пошли собирать трофеи, которые остались, после того, как ушли немцы. Был бы какой-нибудь руководитель, а то все на фронте. Какие-то снаряды были взорваны, какие- то нет. Вот они собрали кучу большую. 6 девчонок, по 16 лет каждой. Вдруг взорвалась эта куча, 5 девчонок на кусочки, а сестра моя двоюродная, тёткина дочка, стояла поодаль, осталась жива. Воронеж весь разбитый, врачей нет, мать пыталась её спасти. «Мама, рука ещё терпимо болит, всё тело ноет ужасно, а внизу живота неимоверная боль…». Она умерла. Сейчас бы её спасли. Я хотела сделать памятник родителям, потерявшим всех детей на фронте. И взяла в Семилуки написала, чтобы помогли. Тогда ещё делали памятники ветеранам, потом отменили. Написала, что трое погибли, ходить к ним некому, чтобы поставили и ухаживали. Мне отказали. Мне так было обидно… В нынешний год я сама поставила памятничек тётке и её мужу. Они заслужили, чтобы им поставили памятник! У них никого больше нету, только я осталась, но мне уже 94 года.

— Помните ли Вы день, когда узнали, что наступила долгожданная победа?

— Не пересказать, какая была радость! Немцы пришли к нам, собирают снаряды, взрывают их, кидая в лог, чтобы чисто было, никто не подорвался больше ненароком. Мне было уже 16, нас, девчонок, начали гонять копать землю. Сеять было нечем, пахать нечем. Ну мы потихоньку начали всё восстанавливать, налаживать.

— Как Вы отмечаете День Победы?

— День Победы – это самый наш дорогой праздник! Раньше шли с завода, все гуляли, веселились, такой праздник! В город гулять в этот день я не ездила, но всегда и парад по телевизору смотрю, и дочка всегда придумывает что-нибудь, фильмы смотрим военные в этот день, собираемся с семьёй. Посмотришь, обычно в окно, гуляют, веселятся, песни военные, флаги. А в последние годы как-то тихо, может, забывается…

Ульяна ЖУКОВА,
фото автора