Хвост у меня длинный – восемнадцать сантиметров, такой же, как я без хвоста. Хвостом пользуюсь, как веслом. Еще на нем есть мускусная железа, которая много бед мне принесла. Из-за нее-то меня и начали нещадно истреблять, напридумав про меня разного. Говорили, мой сушеный хвостик подкладывали в белье, чтобы отпугнуть моль и других вредителей. Оказывается, запах этот так силен, что в былые времена домашний скот наотрез отказывался пить из тех водоемов, где мы жили. А если какая собака (я сейчас животных имею в виду, а не людей) случайно ловила нас, то и съесть не могла, и вообще долго после этого не ела — слюной истекала. (Ну, а что? Мы так защищаемся). Ну и редко какая мировая парфюмерная компания без меня и моих сородичей могла обойтись.

Ой, совсем забыла рассказать. Вы меня выхухолью прозвали. А раньше я была хохулей. Нравилось мне мое имя, пока не узнала я, что слово это произошло от исчезнувшего глагола «хухать» — вонять то есть. Сами вы воняете! А мы — пахнем (между прочим, мускусом).

Второй моей бедой стал мех. Моя темно-коричневая шубка никогда не подводила меня зимой: в ней всегда тепло, и в воде не намокает. Люди ведь тоже любят, когда тепло и не мокро. Но и это людское желание наше семейство пережило. Хоть и мало осталось нас.

Говорят, что посчитать нас сложно. А мы все никак не поймем, зачем считать? Вы нас берегите получше — и мы жить будем. И размножаться. Так вот — как же нас считают? Каждый год по тонкому прозрачному льду специалисты ищут наши домики. Кроме того, что процесс этот опасный, он еще и сложный. Исследователи идут по краю — в прямом смысле, почти рядом с берегом — и внимательно рассматривают поверхность: на ней должны появляться небольшие пузырьки. Они образуются потому, что первым делом, выходя из жилища, мы выдыхаем. (Вы тоже ведь дышите — разве нет?) Поэтому в таких местах плохо замерзает лед. Но найденные сети пузырьков — еще не гарантия того, что вы нас обнаружили. Это могут быть следы выдры (соседки нашей) или упавшее гниющее дерево.

Всего в России — четыре человека, которые способные точно найти нас подо льдом. Так-то.

В 2018 году специалисты заповедника насчитали штук двести пятьдесят наших поселений. Это, конечно, они недосчитались. Живем мы по двое-трое, а иногда и вшестером умещаемся — семья как-никак. (А у вас семья имеется?) В тесноте, да не в обиде, как говорится. Но сколько нас точно, вы всё равно не определите. Потому что чипировать нас не за что. (И — ни за что!) Ушей нет, а хвост и лапки колечки натирают — от этого мы тоже можем погибнуть. Согласитесь, нелепо это — умереть окольцованной.

Еще нашу численность пытались повысить искусственно – селили в домик под названием «виварий». Условия, честно сказать, неплохие были. Но, уж извините, в неволе мы не размножаемся.

Что ж... Врагов у меня нет. Почти… Вряд ли кто-то из зверей заинтересуется такой «пахучкой». Разве что человек. Прости уж нас, господин человек — но только тебя и боимся. Вот рыболовы ставят сети, в которых мы запутываемся. Вот злые люди достают электрошокеры — пугают нас. В прямом смысле — до смерти (сильно подвержены стрессам мы — что тут поделать). А еще загрязнение это. Когда кто-то вдруг начинает что-то раскапывать, добывать и при этом, естественно, загрязнять окружающий нас — вас — мир. Зачем они это делают, тоже ради пропитания?

Приезжали тут недавно студенты, разговаривали с сотрудниками заповедника на эту тему. Только сотрудники испуганно отмалчиваются. «Мы этот вопрос не комментируем», — говорят и полностью замыкаются, теряя всяческий интерес к беседе. Вот и думай после этого, кто же тебя, русская выхухоль, защитит?

Правда, тебе, кротовидная, нетрудно понять, что поле оно – только внешне.

А внутри, говорят, – залежи никеля и иных полезных ископаемых.

Кто говорит?

Геологоразведка говорит, лет сорок назад поработавшая в этих полях – Ёлкинском и Еланском. Покопавшаяся, так сказать, в них. И признавшая поля – никелевыми месторождениями. Ёлкинское – средним. А Еланское – даже крупным.

Идёшь по этим полям и волей-неволей веришь другой песне:

Под боком у нас – посёлок Елань-Колено.

В двадцати километрах – вы живете в Хопёрском заповеднике. Ну а мы – город (пока ещё, несмотря на смешную цифру населения – около шести тысяч человек). Новохопёрск.

(До сих пор гордимся своим статусом: недаром в начале XVIII века на месте нынешнего города стояла петровская крепость.)

И всё бы ничего, если б не этот … … … никель.

Не давал он покоя на закате советской эпохи.

Не даёт и сейчас – то ли на рассвете, то ли уже снова на закате – российской.

Кто прав в этом противостоянии: государство, бьющееся за экономику (свою, своих олигархов ???), или местные жители, бьющиеся за экологию и жизнь своих детей?

Нам же, и мне, и тебе, выхухоль, хочется жить на этой земле?

Но мне – жить и в этом государстве.

Все мы вроде думаем о лучшем будущем. Только углы зрения разные.

Ну а что видим мы?

Вот – огороженный забором полигон: так называемый «геологоразведочный городок». Территория охраняется: по ту сторону проволочного забора – ЧОПовец и дворняжка. («Мы с Мухтаром на границе».) В руках у ЧОПовца – не автомат, но камера (в умелых руках – тоже оружие).

Немая сцена: ЧОПовец снимает нас, мы – ЧОПовца. Сцену разделяет проволочная калитка, закрытая на засов. И я вот о чем думаю, выхухоль, неужели меня тоже скоро поселят в заповедник? Только в заповедник наоборот. Из недр на меня выльются зловония земные и заповедником, то есть полигоном, зоной станет вся наша земля вокруг.

И я еще думаю: насколько я безвольная тварь и насколько право имею?

Помню, как несли сюда большой поклонный крест, как ставили его всем миром. Но помню я и о том, как в соседней церкви его освещать отказались. А теперь с опаской пьем воду, ту, с которой, в которой и тебе жить.

В общем, русская выхухоль, видится мне, разные мы, только судьба у нас одна. Так что давай будем вместе держаться